4 августа 2019Общество
133

Между жертвенностью и молчанием

Глеб Напреенко о выборе, перед которым нас ставит сегодня власть

текст: Глеб Напреенко
Detailed_picture© AP / ТАСС

С чего началось происходящее сейчас в Москве?

С попытки политики как определенной социальной игры, обладающей правилами, набором формальных процедур и ритуалов, — с попытки легально поучаствовать в выборах в Мосгордуму.

Путинский период, среди прочего, упорно лишает граждан именно надежды на политику.

Что получают граждане вместо нее?

Не политику, а полицию. И сегодня, как могут видеть все выходящие в центр города, — это не просто метафора.

Но полиция — это не только присутствие ОМОНа и Росгвардии на улицах. Полиция — имя той логики, вокруг которой сплотились сейчас разные государственные инстанции: ФСБ, Следственный комитет, Прокуратура, мэрия, Мосгоризбирком… Полиция тут, вспоминая Жака Рансьера, противопоставлявшего этих два термина — политику и полицию, — это фиксация определенных неоспариваемых и неотделяемых от субъектов социальных мест: правящим — вечно править. Полиция тут — презумпция виновности: если ты сейчас здесь и не в полицейской форме, то нет сомнений, что ты тут делаешь. Полиция тут — это логика уничтожения того, что вторгается якобы извне: ваши подписи — не ваши, вы вообще за границей гражданства, а протесты контролируются из-за рубежа. Итак, полиция — своего рода паранойя.

27 июля эта паранойя породила идею о якобы готовившемся штурме мэрии — и сама же она взяла мэрию в полицейское оцепление. Благодаря этому же оцеплению, недоступное пространство у мэрии стало точкой сборки и консолидации. В том числе — звучавших на улице лозунгов и речевок. И даже — ощущения возможности совместно противостоять на тот момент наступлению полицейских шеренг — ощущения иллюзорного при нынешнем противостоянии вооруженных толп омоновцев и росгвардейцев, послушных приказам, и безоружных и неорганизованных протестующих.

Вчерашняя же молчаливая акция, состоявшаяся уже после развертывания уголовного дела о «массовых беспорядках» — акция, где кричать лозунг означало в большинстве случаев быть мгновенно задержанным с очевидно рискованными последствиями, — акция, изначально распределенная по большому пространству, дисперсная, разрозненная — так вот, эта акция, кажется, в чем-то была правдивее с точки зрения места нынешнего протеста в сегодняшнем российском государстве. Правдивее в том, что ясно обозначила две актуальные альтернативы.

Если вы решали вчера принять участие в этом протесте, протесте во имя политики, — в качестве ответа на полицейскую паранойю вы могли либо подчиниться ее логике и сразу быть выведенным в зону физического насилия, отдав свое тело людям в форме, явственно отличающимся от остальных граждан.

Либо вы могли присоединиться к бессловесному присутствию тел в огороженном пространстве, к изматывающему ускользанию от вооруженных кордонов, ускользанию в переулки и дворы, в территории, где, даже если что крикнешь, никакой полицейский тебя не заметит, — но, может быть, отзовется несколько неизвестных тебе прохожих, о которых никак нельзя заранее знать, протестующие они или нет: игра в прятки.

В этих навязанных альтернативах — жертвенности, с одной стороны, и молчании, скрывании, с другой, — можно увидеть три обкорнанных аспекта политического.

В жертвенности — политическую репрезентацию, идею представительства, изуродованную усилиями власти до тупого буквализма: подал голос — и тебя «приняли».

В молчании — неудовлетворенность представительством и неистребимость того интимного, что уклоняется от репрезентации, — сведенные полицией к ощущению заткнутого кляпом рта.

Наконец, в уклонистских побегах с переговорами вполголоса между протестующими: через какой двор можно незаметно обойти? — аспект закулисья, подковерных игр и интриг, без которых не обходится ни одна политика и которые придают ей известный шарм, — но который полиция лишает силы, сводя его исключительно к безопасной фиге в кармане, к шушуканью двоечников на последней парте, которое учитель терпит, поскольку знает, что сможет выставить баламутов за дверь, как только они действительно начнут мешать ему вести урок.

Неужели это все, что остается от политики? Как собрать ее из этих разорванных элементов? И главное: можно ли вылечить эту паранойю?

Этот вопрос нельзя решить, лишь сидя за компьютером или телефоном, — поиск ответа на него требует практики социальных связей, одной из которых и является политика, требует места встречи.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320731
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325844