10 августа 2015Наука
279

Последний бой Enola Gay

Что случилось с самолетом, который сбросил бомбу на Хиросиму

текст: Ольга Добровидова
Detailed_picture© Getty Images

Любого, кто приезжает на вторую площадку Национального музея авиации и космонавтики США, в штат Вирджиния, в главном холле встречает фантастический вид: легендарный разведывательный самолет Lockheed SR-71 Blackbird, сразу за которым виднеется шаттл «Дискавери». Эти прекрасные хищные птицы формируют основную символическую ось огромного ангара, заставленного и завешенного всевозможными летательными аппаратами. Если главное здание музея в Вашингтоне — это парадный вход в героическое американское прошлое, то центр имени Стивена Удвара-Хэйзи — это такой волшебный чердак немного сумасшедшего аэрокосмического фаната.

Она стоит как бы в визуальном углу: почти упирается круглым носом в пешеходную галерею, среди кучи других самолетов. Нет ни полосы огней вокруг, как у Blackbird, ни тем более отдельного зала, как у шаттла. Табличка относительно скромная, никаких излишеств, как у всех.

Она — это Enola Gay, бомбардировщик Boeing B-29 Superfortress, сбросивший бомбу на Хиросиму.

Нет, сначала она вообще ржавела по авиабазам, где ее атаковали охотники за сувенирами, погода и птицы, а потом в 1961 году и вовсе оказалась в разобранном состоянии на складе в соседнем штате Мэриленд — так что это, в общем, улучшение жилищных условий. Из исторического небытия самолет в 1980-х годах вернули организации ветеранов и лично пилот, Пол Тиббетс, которые лоббировали ее восстановление и привлекли на свою сторону тогдашнего директора музея, бывшего военного летчика.

К 1995 году, то есть к полувековой годовщине событий в Японии, Национальный музей авиации и космонавтики хотел сделать вокруг частично реставрированной Enola Gay целую выставку. Вместо этого случился невероятных, астрономических масштабов скандал, стоивший новому директору, Мартину Харвиту, его поста. Раны, нанесенные музею и музейному сообществу этой историей, оказались такими глубокими, что двадцать лет спустя никто, похоже, даже не заикается о том, чтобы «по случаю» вывезти бомбардировщик из его угла куда-нибудь на более видное место.

План музейщиков прочитали ветеранские организации — и выяснилось, что они-то, когда говорили о выставке вокруг Enola Gay, хотели торжественно отпраздновать триумфальную победу в войне и героизм американских солдат.

Когда я впервые прочитала об этой истории в антологии о политике в музейных экспозициях, меня, наивную, до глубины души поразила сама суть конфликта вокруг выставки. Оказывается, единственно возможная для меня руководящая идея такой выставки в 1995 году отнюдь не была таковой для США.

Что думает о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки любой обычный человек, не пораженный патриотическим угаром радиоактивного пепла? Никогда больше.

Назад не откатить, судить некого, мертвых не воскресить. Война закончилась без кровавого вторжения в Японию, которая была в ней агрессором, американские солдаты не отправились умирать на чужбине. Притворяться, что ничего не было, бессмысленно, думать об этом постоянно невозможно, гордиться, откровенно говоря, особенно нечем. Закрываешь глаза и просишь Бога, в которого не веришь: больше никогда, пожалуйста.

Вместо этого музей и критики выставки, в основном военные и консервативные политики, вели долгие переговоры о консенсус-оценке гипотетического количества жертв среди американских солдат, которых якобы удалось избежать только благодаря бомбам и быстрой капитуляции Японии. Музей хотел указать одну-две сотни тысяч, ветераны хотели за миллион; договорились, кажется, о 300—500 тысячах или что-то около того.

В 1994 году сотрудники музея написали настоящий, по-честному, научный труд о ситуации на момент принятия решения, мирных жителях, гонке ядерных вооружений и страхе ядерного террора, в котором все жили следующие полвека. План прочитали ветеранские организации, и выяснилось, что они-то, когда говорили о выставке вокруг Enola Gay, хотели торжественно отпраздновать триумфальную победу в войне и героизм американских солдат.

Оказалось, что в главном авиационном музее страны правят бал либеральные и политкорректные тыловые крысы (Харвит был первым директором музея не из армейских структур, хоть в армии и побывал как призывник; два куратора выставки в армии никогда не были, а один к тому же и вовсе был канадцем). Они пытаются навязать Соединенным Штатам коллективную вину за решение, которое позволило избежать гибели американских солдат.

Оказалось, что музей вовсе не обязан потакать ветеранам и ура-патриотам — он обязан хранить и показывать историю, в данном случае историю одного решения и его далеко идущих последствий. Более того, музей, который до этого иначе как «святилищем» американской инженерной мысли не называли, наконец решил заставить посетителей о чем-то задуматься, а не просто восторженно глазеть.

В итоге началась медийная и политическая война, в которой Национальный музей авиации и космонавтики как государственное учреждение потерпел сокрушительное поражение. Не помогло многомесячное переписывание плана выставки до пятой версии: слишком много кусочков мозаики уже легло не в пользу музея. Мартин Харвит уволился, а выставка потом все же открылась — но совсем иная. В экспозиции о самолете, его экипаже и процессе реставрации с маниакальной прилежностью были представлены только технологические детали.

Лишенный контекста, стерилизованный, бомбардировщик стал почти что арт-объектом; табличка гласила, что изначально здесь планировалась гораздо более масштабная экспозиция, но получилось как-то вот так. В музее интересных штук появилась еще одна интересная штука.

Военный историк Алекс Роланд отмечает: второй бомбардировщик, Bockscar, сбросивший бомбу на Нагасаки, почти сразу после войны был передан Национальному музею ВВС США в Огайо и уже несколько десятилетий преспокойно там выставляется. «Самолет не вызвал никакого скандала, потому что посетители ожидают, что музей Военно-воздушных сил будет гордиться этим инструментом войны. Совсем другое дело — выставить Enola Gay в музее на Национальной аллее в Вашингтоне. Размещение такого экспоната рядом с аппаратом братьев Райт, Spirit of St. Louis (самолетом, на котором Чарльз Линдберг совершил первый беспосадочный перелет из Нью-Йорка в Париж. — Ред.), капсулой “Аполлона-11” может означать только ликование», — пишет Роланд.

Новостные сообщения о бомбардировках в 1945 году не содержали ни детальной информации о бомбе и ее действии, ни видео, ни фотографий жертв.

Но дальше в той же статье американский историк заявляет: авторы изначального плана выставки вокруг Enola Gay, как и авторы многочисленных книг об этой истории, навязали вместо одного мифа другой. Нельзя считать единственный случай применения ядерного оружия против людей моральной катастрофой, нельзя настойчиво предлагать посетителю музея эту версию. Надо, мол, представлять бомбардировки как они есть: глубоко неоднозначными с моральной точки зрения.

То ли проникнуться уважением к американцам за их боевую готовность ни пяди истории не отдать на упрощение, то ли тихо ужаснуться. Вот где неоднозначность.

По крайней мере, в первоначальной версии выставка, судя по описаниям, действительно намекала на вполне конкретную интерпретацию событий. Несмотря на все оговорки, уточнения и довольно нейтральный тон, невозможно было бы выйти из нее, не подумав, что «Малыш» и «Толстяк» были ненужным злом. И вот это, возможно, стало бы настоящим открытием для многих из тех, кто туда входил.

Архивист и информатик из Мичиганского университета Элизабет Якел, комментируя освещение скандала в СМИ, подчеркивает одну интересную деталь. Новостные сообщения о бомбардировках в 1945 году, по ее словам, не содержали ни детальной информации о бомбе и ее действии, ни видео, ни фотографий жертв — и поэтому «эта сторона событий не вошла в воспоминания тех, кто тогда был жив». Почти все фото- и видеоматериалы, особенно с жертвами, были засекречены как минимум до 1970-х годов — они не стали такой живой частью коллективной памяти, как, например, шлейф дыма в небе от взорвавшегося шаттла «Челленджер». А чего не помним, того, считай, и не было.

Похоже, то, что «развидеть» нельзя, тогда никто просто не увидел. Совсем рядом, в Музее Холокоста, в холле памяти на стене написано: чтобы не забыть то, что видели твои глаза, — а здесь получается, что не видели?

В некоторых источниках об Enola Gay упоминается опрос 1995 года со ссылкой на New York Times: 60% американцев не знают, какой президент сбросил бомбу, треть — что ее сбросили на Хиросиму, 25% не знают не то что город, даже страну. То есть пока всякие там американские историки настаивают на неоднозначности, потенциальные посетители музея заходили бы в него, думая примерно так: США сбросили на злодеев бомбу, и Вторая мировая закончилась. Бум, конец истории.

В итоге вместе с выставкой была потеряна, наверное, уникальная возможность поговорить с этими людьми тогда и там, где это имело бы очень большой эффект — хотя бы за счет контраста с беспрекословным героизмом окружающего музейного пространства. Сегодня этот разговор идет уже на языке сегодняшнего дня: например, все обсуждают приложение, которое позволяет увидеть, что бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, сделали бы с твоим родным городом. И все равно, несмотря на приложение, чуть больше половины американцев, по данным опросов, уверены, что бомбардировки были оправданными.

Стоя среди бесчисленного множества других самолетов, Enola Gay вряд ли с кем-то разговаривает. Сам Тиббетс, как пишут, предлагал, в общем, похожий план для его любимой, названной в честь матери машины. Мол, посмотрите на самолет Чарльза Линдберга — висит себе и висит, подписан просто и коротко: «вот самолет, который первым пересек Атлантику». Отлично, вот самолет, который первым сбросил атомную бомбу. И никаких гвоздей, никакие дополнительные пояснения не нужны.

Примерно так и получилось, хотя очевидно, что дополнительные пояснения до сих пор еще как нужны.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320745
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325856