О проекте

№11Ни войны, ни мира

26 декабря 2016
1298

Третья мировая: началась, на подходе, невозможна, придумана?

О чем думают политологи, философы и художники, когда слышат о Третьей мировой войне: Фельгенгауэр, Бифо, Митрофанова, Магун, Житлина, Штейерль

текст: Маша Ивасенко, Лена Клабукова
Detailed_picture 

Антимилитаристский номер «Разногласий» после опросов о прошлом (о Первой мировой и Гражданской войнах в России) и настоящем (о войне в Сирии) переходит к опросу о будущем — о Третьей мировой войне. Что такое «Третья мировая»: фантазия, реальная угроза, некорректное использование термина? Так как будущее — вещь, которую можно предчувствовать и ожидать очень по-разному, к участию в опросе были приглашены мыслители разного профиля: художники, философы, военные аналитики.

В итоге «Разногласиям» ответили:

Павел Фельгенгауэр
Франко «Бифо» Берарди
Артемий Магун
Алла Митрофанова
Ольга Житлина
Хито Штейерль
Хубертус ван Амелюнксен


Павел Фельгенгауэр

военный аналитик, который видит реальную угрозу Третьей мировой

К списку

Подготовка к мировой войне определяется основными доктринальными документами, принятыми Российской Федерацией, — а именно: Планом обороны РФ от 29 декабря 2013 года. Это секретный документ, мы знаем, что министр обороны Шойгу принес его Путину и тот подписал. Примерно известно, о чем там идет речь: утверждается растущий риск как региональных конфликтов, так и глобальной ядерной войны к 2030 году, когда, согласно документу, могут начаться ресурсные войны. Генштаб предполагает ресурсный кризис после 2025 года, что будет расти нехватка ресурсов, в первую очередь топливных: спрос будет увеличиваться, а предложение не будет его удовлетворять, подскочат цены. И что тогда на Россию со всех сторон нападут разные страны, ведомые США. Идея такого кризиса обосновывалась еще примерно лет пять-десять назад, когда цены на нефть и газ действительно росли и предполагалось, что они будут расти все больше и больше — и соответственно будет расти угроза войны. Это была, как мы видим, ошибка, но признавать ее никто не хочет — это никому не выгодно ни в Генштабе, ни в Минобороны, ни, например, Сечину. Так что доктринальные документы никто не отменял, идет полномасштабная подготовка к войне, на которую потрачено уже около триллиона долларов — по сути, это то, на что сейчас работает Российская Федерация как государство. Хотя при этом у нас экономический кризис, ведь прогноз о росте цен на нефть не оправдался.

Генштаб предполагает ресурсный кризис после 2025 года и что тогда на Россию со всех сторон нападут разные страны, ведомые США.

В любом случае Третья мировая — не просто плод фантазии обывателей, а то, что прописано в государственной доктрине. Путин регулярно говорит о выполнении плана перевооружения (например, говорил на прошлой неделе) и о наращивании ядерного вооружения. Проходят учения ГТО, в которых вроде бы уже 50 миллионов человек участвовали этой осенью. Строятся оборонительные рубежи: Арктический, Тихоокеанский от Чукотки до Владивостока, на юге — по всем фронтам, как было в СССР, хотя обоснования тогда были другие. Крым и Сирия — это тоже подготовка к предполагаемой войне.

Или, например, зачем в Москве перелопатили осенью улицы? Чтобы могли садиться вертолеты. Москва была опутана проводами разных частных компаний, перекинутыми от дома к дому, и это мешало потенциальной эвакуации Путина и высшего военного руководства с помощью вертолетов. Для этого чуть раньше перевели Генштаб на Фрунзенскую набережную, сделав плавающую вертолетную площадку на реке — а также чтобы иметь возможность эвакуироваться на скоростных лодках. И в Кремле, кстати, тоже сделали площадку для вертолетов.

Разумеется, такой подготовкой занята не только Россия. Гигантские деньги расходуются и в других странах — например, американский ВПК тоже требует финансовых вливаний. И все с удовольствием этим занимаются.

Зачем в Москве перелопатили осенью улицы? Чтобы могли садиться вертолеты.

И пусть даже предпосылки Плана обороны РФ ложные, но когда идет подготовка к войне, она иногда случается. Пока идут отдельные стычки, наши конфликты с США или имеют форму proxy-войн, или сводятся к гибели отдельных транспортных средств — самолетов, например. Но есть и угроза ядерной войны — точнее, есть склонность использовать эту угрозу, как во времена холодной войны, рассчитывая, что противник не готов пойти на ядерный конфликт. В США это называют brinkmanship, а у нас — «балансированием на грани». А когда балансируешь на грани ядерной войны, есть риск сорваться. В СССР мы так не сорвались — но если посмотреть, что смотрит Путин, то может стать тревожно: он вообще не читает интернет, главный его источник в медиа — программы Киселева, которые он просматривает в записи, а Киселев там рассказывает про «радиоактивный пепел». Кроме того, Путину приносят доклады разведки, которые ничем не лучше, — лжи там, может быть, даже больше.


Франко «Бифо» Берарди

философ, у которого взяли интервью

К списку

— Как вы думаете, ждет ли нас Третья мировая война?

— Люди любят думать о новых процессах и событиях, используя готовые шаблоны из прошлого: то, что мы видим в 2016-м, кажется нам очень похожим на фашизм и мировые войны. Это понятное движение мысли, но неверное. Я не отрицаю, что социальная динамика последних лет в Европе и по всему миру очень похожа на процессы, происходившие в 20-е и 30-е годы XX века. Так же, как и тогда, финансовый капитализм разрушает общество и унижает работающих, а они ищут способы мести, козлов отпущения — врагов на расовой или религиозной почве. Как и в 30-е, национализм как способ возмездия за унижение рабочих замещает социальную солидарность. Рабочие так же поддерживают национальную агрессию, пытаясь восполнить то, что они потеряли из-за глобализации. Как и в 30-х, они не получат ничего, кроме войны — и она распространится повсюду. Тем не менее важно не упускать из виду, что экономические и технологические условия сегодняшнего фашизма совершенно иные, и главная разница состоит в отношениях между политической силой и гиперсложностью технологической среды. Фашизм был попыткой снизить сложность общественной организации путем объединения нации. Сила была сосредоточена в Воле — фюрера, партии и государства. Фашистская мифология базировалась на потенциях Сверхлюдей, которые взяли на себя задачу победить сложность мироустройства.

Сегодня миф силы утрачен, нами правят депрессия и бессилие. Политическая воля не может упростить бесконечную сложность глобальной машины. Не может взять под контроль невообразимую скорость информационных потоков. Нынешняя война — это результат социального бессилия и беспомощности политических сил.

Победа Трампа создала условия для того, что Лев Троцкий называл «двойной властью». В США готовятся две гражданские войны.

Силовая машина будет становиться все более и более шизофреничной. Глобальные корпорации, особенно технологические и финансовые, не примут протекционизма, идеологически продвигаемого Трампом и его последователями во всем мире. И военный комплекс США не заинтересован в стратегическом отступлении и изоляции.

Я думаю, победа Трампа создала условия для того, что Лев Троцкий называл «двойной властью». В США готовятся две гражданские войны. Первая — война ЦРУ против ФБР, военно-промышленного комплекса против полиции и разведки, белого либерального космополитичного истеблишмента против набирающих мощь сил Ку-клукс-клана, уже проникших в Белый дом. И вторая война — между ККК (белые рабочие, униженные финансовым капиталом, озлобленные и недалекие) против афро- и латиноамериканцев.

— Как будет выглядеть Третья мировая? Кто будет в ней участвовать?

— Это не будет Третьей мировой войной. Нависшая над нами глобальная война не будет похожа на две мировые прошлого века. Сегодня невозможно создавать длительные альянсы или определять линии фронта: перманентных союзов больше не существует, старый фронт НАТО исчезает, на Ближнем Востоке одновременно на одних и тех же территориях идут разные войны (шииты против суннитов, Саудовская Аравия против Ирана, Турция против курдов и многие другие). Это не войны между национальными государствами. Это гражданские войны, глобальные, детерриториализированные и множащиеся.

Эта война приходит во время кульминации неолиберальной эры приватизации всего. В первое десятилетие нового века мы наблюдали, как набирают силы частные военные корпорации — Halliburton, Blackwater и прочие. Большинство актантов сегодняшней войны — частные армии, частные агентства. Daesh — это неолиберальная контора, которая нанимает молодых людей из бедных стран Ближнего Востока и Европы, чтобы они получали зарплату, да и удовольствие за возможность мародерствовать, насиловать и обезглавливать. Коммерческая армия, обслуживающая наркоторговлю в Мексике и в других местах, — это неолиберальный подход к оптимизации доходов. Государственные армии — теперь только часть военного ландшафта. Приватизация войны умножила количество заинтересованных игроков и сделала невозможными политические решения. Поэтому нынешняя война не закончится через четыре-пять лет, она будет идти вечно. Эта глобальная гражданская война закончится, только когда человеческая цивилизация будет разрушена. Если не возникнет новая субъективность — из современного состояния труда, некая новая форма межнациональной солидарности, которая может появиться из пепла скончавшегося прогрессивного левого движения прошлого века.

Большинство актантов сегодняшней войны — частные армии, частные агентства.

— Когда началась эта война?

— Я думаю, глобальная гражданская война началась в начале нашего столетия. Более точно дату объявления войны можно определить двумя происшествиями летом 2001-го. Репрессивная агрессия глобальной восьмерки против 300 тысяч рабочих и студентов в Генуе и фантастический шедевр терроризма — 11 сентября в Нью-Йорке. Темная гениальность бен Ладена и темная тупость Джорджа Буша помогли зажечь огни войны повсеместно.

— Что делать тем, кто против войны?

— Первая задача независимых людей на Земле — это уходить от войны, создавать пространства выживания и нормальной жизни одновременно с подготовкой (возможной, но пока не существующей) рекомпозиции когнитивных работников всего мира. Нам нужно выжить, найти способы сохранить себя и подготовить мир к тому, что будет после. Но мы не можем сделать ничего, чтобы остановить насилие, убийства и распространение войны. Слишком поздно. Поэтому мы и не видим ничего похожего на движение за мир в Ираке в 2003-м. Сотни миллионов людей по всей планете вышли на демонстрации 15 февраля 2003-го. Они сказали «нет» войне. И на следующий день самый ужасный преступник сегодняшей мировой истории, идиот по имени Джордж Буш, объявил, тупо улыбаясь, что война против Саддама Хусейна уже началась. Только это была не война против Саддама, это была война против человечества. И сейчас, в 2016-м, мы наблюдаем ее естественное развитие.

— Возможно ли вывернуть Третью мировую в Первую глобальную революцию?

— Сейчас не время быть наивным и заниматься риторикой. Не время выдавать желаемое за действительное. Нам нужны реализм и визионерская мысль, направленная в будущее. Революции не будет, потому что это слово сегодня ничего не означает. Революция значит возможность политической трансформации, но сегодня политика бессильна. Мир оккупирован не политическими силами, а технологичными армиями. Мы обязаны думать о защите своих жизней, своих пространств. И, мне кажется, цифровое поколение совершенно потеряло умение думать о насилии как инструменте самозащиты.

Нынешняя война не закончится через четыре-пять лет, она будет идти вечно.

— Каковы шансы когнитариата в информационной войне?

— Мои дорогие, не обманывайте себя. Мировая информация полностью находится в руках двуглавой силы глобального криминального класса: финансовая голова и фашистская голова делят информационное пространство. Медиаактивизм стал невозможен с тех пор, как WikiLeaks стали инструментом внутрикапиталистической борьбы в руках глобального Ку-клукс-клана, борющегося за влияние с мировой финансовой диктатурой.

Тем не менее то, что я вижу, — это неполная картина. Я не могу себе представить, как будет развиваться ситуация в США в ближайшие два месяца. С очень большой долей уверенности можно утверждать, что США сейчас находятся в состоянии внутренней войны, потому что государственный аппарат сломан, а американский истеблишмент занят одновременно на двух внутренних фронтах. Но я не знаю, насколько американское общество готово к гражданской войне. Я не знаю, что будет происходить на улицах, в университетах, на рабочих местах, в местных сообществах. Что произойдет на американских улицах в неделю инаугурации администрации ККК? Возможно, гражданская война уступит место процессу автономизации? Начнет ли когнитариат процесс отделения городских пространств от нацифицированной деревни? Сможет ли Америка в XXI веке реализовать что-то похожее на испанскую Гражданскую войну — можем ли мы ожидать, что J20 (участники демонстрации 20 января (J20) 2005 года против инаугурации Джорджа Буша. — Ред.) в США начнут новое всемирное сопротивление Великой диктатуре белых шовинистов и финансовых эксплуататоров?


Артемий Магун

политический философ, который отнесся к вопросу скептически

К списку

По-моему, тема Третьей мировой актуализирована в первую очередь в желтой прессе, я не вижу никакой ее актуализации в серьезных обсуждениях. Даже неясно, между кем и кем Третья мировая война может состояться. США имеют какие-то серьезные противоречия с Китаем, Россия им не соперник, союзников у них нет, значит, не может быть никакой мировой войны. В худшем случае сдадут нервы и кто-то случайно нажмет кнопку, но, согласитесь, это не мировая война, а просто несчастный случай с быстротечными последствиями ужасающего толка. То, что мы наблюдаем сейчас, — это спорадическая агрессия разных стран, но ни о какой мировой войне речь не идет. Вот, например, убит посол России в Турции, в былое время это явный casus belli, но сейчас мы увидим лишь консолидацию международных элит против «террористов».

В худшем случае сдадут нервы и кто-то случайно нажмет кнопку, но, согласитесь, это не мировая война.

Алла Митрофанова

философ, теоретик и практик киберфеминизма

К списку

Третья мировая война — это масс-поп-мизогинный проект, в который, судя по гугл-опросу, вовлечены и юные радикалы, и церковные старцы. Этот проект возможен, только когда предполагается природный ресурс детородной феминности, который рожает людей в избытке и естественным образом. И поскольку такое производство людей идет само собой и ничего никому не стоит ни в финансовом, ни в политическом смысле, то мизогины готовы биться с врагами по всему свету и жаждут очищения в огне как главной меры наказания и воспитания младших чинов. Освободившееся от индустриальной работы население уже давно занялось эскалацией традиционного гендерного милитантного воображения — переноса своих проблем на воображаемого противника. Если мы будем считать, что наше поведение все более опосредовано технологией, в том числе массовым опытом компьютерных игр (не беру здесь авангардные усилия non-games, т.н. научных игр), то эскалацию милитаризма можно легко пронаблюдать по этим играм.

Поскольку производство людей идет само собой, то мизогины готовы биться с врагами по всему свету.

Показательным случаем можно считать одновременный выход на рынок в середине 90-х «Тамагочи» и Doom. Они быстро захватили миллионы игроков, но общество выступило против прототипа AL — тамагочи. Говорили об опасности любви к виртуальному псевдосущему, защищали психику детей от излишней привязанности. И очень немногие выступали против стрелялок как милитаристского и империалистского дискурса, внедряемого в малолеток. Игры в танчики, прокачка воина массово вытеснили слабую попытку тамагочи привить заботу и настроить многоходовые эмоциональные симбиозы с другим. Это опять гендерно не невинная метафизика, это решение настаивало на наци-гуманизме, т.е. на том, чтобы не дать право голоса виртуальному и технологическому сущему, которое может выступать только как молчаливый ресурс для покорения мачо-гуманоидом. Тамагочи не стали поводом для интенсивного развития технологий искусственной жизни (AL), а были гендерно дискредитированы как игры для девочек, чьи функции были сведены до задач кормить и убирать какашки. Мизогинное гендерное воображение не увидело ничего странного в том, что забота как функция игры признана опасной и вредной для детской психики, а убийство как функция — увлекательна и полезна. С тех пор как смысловое наполнение играм было выбрано, оставалось развивать только прикладные технологии: больше пикселов, т.е. натуральности, и больше функций (убивать) и командных действий (мы против них).

Я говорю не о конкретных девочках, но о бинарной метафизической функции, которая выстраивает смысл действия как покорение и колонизацию. Критический подход к такому решению виден, только если мы пытаемся выйти за пределы этого подхода и говорить из иной позиции — вытесняемого и молчаливого «ресурса». Феминисткам, квирам, деколониальным исследователям этот подход виднее, чем тем, кто хочет отождествлять себя по гендерной модели бойца. Гендерное насилие, которое принуждает быть бойцом, обычно не замечается. Но есть и позитивный проект. Наблюдая изнурительную работу над собой, которой увлечены современные учителя, танцоры, литераторы и другие люди комплексного труда, а также мучительное «не знаю, куда себя деть» остальных, я прихожу к заключению, что работа переизобретения речи, телесности и новой социализации наделена востребованной метафизической интенсивностью. Учитывая демографические процессы низкой рождаемости и позднего старения, предположу, что та культурно-политическая ситуация, которая справится с новыми вызовами гибкого обучения, психического и телесного самонаблюдения и активного продления жизни, сможет поднять на порядок интеллектуальный и творческий потенциал всех граждан и проложит путь в будущее.

Забота как функция игры признана опасной и вредной для детской психики, а убийство как функция — увлекательна и полезна.

В этом случае можно будет преодолеть тревогу, вгоняющую в панику и порождающую примитивные формы мизогинного милитаристского воображения. А в игровой индустрии нужно вернуться назад, к упущенной перспективе «Тамагочи», и массово обратиться к созданию дружественных симбиозов антропоса с технологией и экологией. Нужно возвращение приоритета массового доступного образования и изменения технологического воображения с прикованности к угрозе уничтожения на заботу и сотрудничество. Нужны дискредитация и высмеивание «метафизического простодушия» милитаристского языка технологии и освобождение технологии от бинарного гендерного воображения (ни ресурс-мать, ни власть насилия — отец). Свободная от эксплуатации и милитаризации технология может стать партнером в новом культурном самопереизобретении. «Мечи — на орала, а копья — в серпы».


Ольга Житлина

художница, которая ответила на вопрос рассказом писателя Амира Низара Зуаби «Подземное гетто Газа»

К списку

Десять лет и семь операций спустя миссия выполнена. Верхняя Газа полностью оставлена. Вся Газа переместилась под землю. Мужчины, женщины, дети — великое множество людей.

Мы вырыли целые районы, улицы, шоссе, школы, театры, больницы. Мы вырыли зеркальное отражение той местности сверху, которую мы покинули. Мы оставили надежду вырваться из сектора Газа; оставили надежду на обещания снятия блокады, решение проблем перенаселения, голода, и мы взялись за дело. Мы, те, кто был атакован с неба, с моря, с полей, те, кого закидывали бомбами весом в тонну в бессмысленной круговерти убийства, отвернулись от жизни. Мы, те, о ком мир забыл, решили отплатить ему тем же.

Мы разочаровались в мире страха и крови, и нашим единственным убежищем осталась земля. Мы похоронили себя заживо.

Теперь, десять лет с тех пор, когда мы начали копать, миссия завершена. Глубоко-глубоко под миром живых есть целый город — гетто Газа, подземный город. Он глинистее, тише и намного больше. Здесь почти не слышно взрывов огромных бомб, и только легкое-легкое дрожание потолка напоминает о танках, крушащих улицы. Мы рыли вглубь почву Газы сквозь толщу времен. Нам попадались кости, останки, какая-то комната с ослиной челюстью, длинная коса Самсона, бедренная кость Далилы, кость, когда-то державшая плоть раздвинутых ног. И мы нашли две разрушенные колонны древнего храма. На одной мы увидели полустертую выцарапанную надпись: «Помни меня, дабы отмстить за оба моих глаза». Глинистая почва Газы всегда была на стороне отчаяния и отчаявшихся.

Мы оставили надежду вырваться из сектора Газа, оставили надежду на обещания снятия блокады, решение проблем перенаселения, голода, и мы взялись за дело.

Мы рыли и рыли, голыми руками, сломанными ногтями. Мы закопались так глубоко и так далеко, что отменили блокаду, границы, понятия мира наверху. Мы копали подо всей этой чушью, мы, беженцы земли, продолжали копать во всю ее глубь и ширь. Мы вернулись в нее, в ее недра. Мы осуществили подземное право на возвращение [1].

Сначала до нас доносился сверху шум Тель-Авива. Мы слышали крики ведомых пропагандой стад: «Смерть Газе!», «Смерть художникам!», «Смерть тем, кто не хлопает!», «Смерть тем, кто не соблюдает правил!», «Смерть жизни!» И мы слышали звуки шагов, сливающихся в унисон, пока они не превратились в военный марш, который вытоптал все.

Заткнув уши, мы продолжали рыть дальше. Мы не хотели ничего слышать, мы хотели убежать. Мы рыли так глубоко, что достигли Стикса, реки мертвых. Старый лодочник окинул нас безнадежным взглядом и развернулся. Но что за прок в его маленьком суденышке рекам крови, морю людей, людям Газы? Мы переплыли ледяные воды, и достигли холодного скалистого берега, и снова продолжили копать по ту сторону жизни и далеко за пределами времени.

Мы ослепли. Но к чему зрение в кромешной тьме? Мы становимся белее изо дня в день, почти прозрачными, как воск свечи. From dust to dust was the blessing in every mouth, quietly — мы больше ничего не слышим. Ни двойных стандартов, ни тысяч бомб, ни тоскливых криков атакующих. Здесь мы слышим лишь постоянное механическое вгрызание в землю. Здесь, во тьме, существует лишь чистое, полное отчаяние, отчаяние, заставляющее нас рыть и рыть дальше.

Мы разочаровались в мире страха и крови, и нашим единственным убежищем осталась земля. Мы похоронили себя заживо.

И мы начали надеяться, что если мы будем продолжать копать вглубь, к самому ядру, без остановки, если мы перфорируем землю, как соты, если мы истончим ее, как шелк, то, может быть, она вдруг обрушится и перевернется. И, как крошки и осколки стекла с упавшего на пол подноса с грудой кофейных чашек и печенья, все смешается воедино. Не будет ни верха, ни низа. Правила изменятся. И мы сможем сказать со вздохом облегчения: вот небо вперемешку с морем, вот Шуджайя [2] вперемешку со Сдеротом [3], вот Зейтун [4] вперемешку с Масличной горой, вот сострадание, смешанное с избавлением, вот человек, смешивающийся с человеком. И мы узнаем, что спасены от необходимости жить мертвецами, на которую мы были обречены, и теперь мы примкнем к высшей жизни и вместе выстроим новую землю.

И весь народ поднимется на поверхность, бледный и обесцвеченный, ослепленный бьющим по земле солнцем. И мы будем тихо стоять, ожидая, пока глаза привыкнут к свету. И пока мы стоим в тишине, в наши сердца постепенно закрадутся страх и тревога, что, пока мы спасались в убежище подземной Газы, земля наверху, оставленная и опустошенная, зажила своей жизнью.


Хито Штейерль

художница, которая тоже ответила на вопросы цитатой

К списку

Командир Мерьем Кобани из Отрядов женской самообороны (YPJ) в сирийском Курдистане:

«Без сомнения, один из самых эффективных способов принудить нацию сдаться, разрушить ее волю и сделать ее зависимой от себя — это привязать ее к себе экономически. Это современная капиталистическая стратегия. Сначала заставить голодать, а потом принимать капитулировавших. Практика, известная по многим конфликтам, уже с Первой и Второй мировых. Здесь, в Кобани, уже год нет воды. Нет электричества. Нет торговли. Ничто не поступает извне и не уходит вовне. Это тоже настоящая война. Люди вынуждены уходить, потому что у них отняли работу и хлеб. Это специфическая война, и сдаваться в ней очень унизительно. Эффективных методов ведения этой войны разработано немало. Но и сопротивления и героизма у нас не меньше. Могу вам рассказать о психологической войне. Каждый день где-то случается перестрелка. А здесь живут люди, они не все солдаты. Их жизнь изменилась. Где-то стреляют из миномета, и дети на спор предсказывают, где рванет. Играют отстрелянными гильзами. В этом есть что-то нечеловеческое. Вместо игрушек — минометы и гильзы. Это страшно для сообщества. Но одновременно появляются новые формы связей. 10-летний подросток подходит ко мне на улице и говорит: “Хевал (друг), не ходи по этой дороге, там засада”».

Где-то стреляют из миномета, и дети на спор предсказывают, где рванет. Играют отстрелянными гильзами.

Хубертус ван Амелюнксен

К списку

президент The European Graduate School (EGS), который не смог дать мейл Поля Вирильо, потому что тот не пользуется электронной почтой

Кто-то шутит о Третьей мировой войне? Вы наверняка уже слышали, что дихотомия войны и мира больше не используется.


[1] «Право на возвращение» — израильский закон, по которому евреи имеют право эмигрировать в Израиль и получить гражданство.

[2] Район Газы.

[3] Город на юге Израиля.

[4] Район Газы; название буквально переводится как «оливковый».


Понравился материал? Помоги сайту!

Скачать весь номер журнала «Разногласия» (№11) «Ни войны, ни мира»: Pdf, Mobi, Epub